"Наверное, некоторые раны никогда не заживут, как бы их не пытались смазывать сладкими обещаниями быть рядом, заклеивали новыми знакомствами, бетонировали множеством улыбок. Они будут ныть всю жизнь, иногда давая передышку измученному существу, неокрепшему еще для того, чтобы самостоятельно, черт возьми, избавиться от груза, поставить крепкую заглушку. Бедный, бедный маленький Рёске." - он не знал, почему считает одногодку мальчишкой, совсем не умеющим жить, но внутренне раскаивался, до сжатых ребрами легких и, что больнее всего, сердца, мерно бьющегося слева. Пожалуй, иногда там так болело, что хотелось на пару минут переместить чертов орган хоть чуть-чуть правее, в идеале в середину грудной клетки, чтобы если и вскрывали ребра - клетку для мышцы, то и её ломали к чертям. Не место на свободе вольной птице. Порой Яно опасался, что оно, проказливое, влетит в чью-то грудь и не вернется назад, как показывали любовь в детских мультиках. Разумеется, не японских - аниме парень предпочитал более простым рисовкой, но наполненным смыслом. Хотя, некоторые произведения стоило уважать... Не будь он известным блоггером, спокойно сидел бы и смотрел того же Стального алхимика, грызя ногти на особо пикантных моментах с кровью и кишками. Любовь - не то, что было доступно в смысле пошлом, если бы у Рё погибла дама сердца, даже не знал, что сказать бы, это слишком предсказуемо, но мать... Мать - нечто святое, пусть и для каждого разное, но все равно самое лучшее. Разве не эта мысль помогала в детстве сузить огромный мир до размеров маленькой, но очень важной, семьи? Сейчас она медленно убивала лучшего друга. Конечно, Хико не мог назвать точное определение этого понятия, не имея друзей довольно долгое время, но это переживание переходило больной порог к чертовой бабушке, это злило. Он не мог понять, кого винить в том, что Хиро так плохо. Его самого? Нет. Мать? Тоже не её вина. Не такая была женщина по рассказам Хироюки, чтобы бросать семью по собственной воле. Болезнь? Так ведь не живая. Врачей? Они не всесильны. Судьбы не существует, она не властна над событиями. Стечение обстоятельств так же глупо, как и предыдущие подозреваемые.
"Нельзя ничего исправить, казнив всех и вся. Я обязательно вытащу тебя, снежный." - он дыхнул на стекло и протер его тонкими пальцами, расчищая видимость и вглядываясь в таблички на домах. Нужная нашлась довольно быстро, ведь ехал сам мальчишка около получаса, все время непрерывно размышляя, придумывая, что можно сказать, а что нельзя, дабы не ударить лишний раз по кровоточащей трещине. Паника отражалась в глубоких черных глазах, но старательно душилась в глубинах души, в районе живота, где закручивался тугой узел, вынуждая дышать глубоко и часто.
"Ну же, сосредоточься..." - уговаривал себя не слишком долго, повторяя эту четкую, но мягкую просьбу, школьник. Автомобиль остановился плавно, благодаря умелым действиям старшего Яно, напялившего, ради смеху, козырку водительскую. Иногда он этим странным поведением и безумно веселил сына, вселяя в него эдакий детский настрой, выгоняя привычную серьезность. Семья всегда останется семьей, как бы далеко она ни была все время. Аки не мог понять, какое чувство выбрать - ненависть к себе за это короткое счастье, или же эту же самую детскую сердцевину. Щелкнул замок, дверь машины поддалась толчку тощей руки, не прикрытой ничем ниже локтя - сейчас парень был одет в свободную черную футболку без рисунка, впустила в машину немного свежего воздуха весны. Только через несколько секунд Хико смог пересилить себя и выпасть полностью на улицу Токио, которой и принадлежал дом его друга.

Это казалось даже приятным, быть своеобразным бальзамом для чужой души, хрупкой и прозрачной, как лед на чистейшей реке, воды которой даже ножка младенца не касалась, это льстило, подпитывало саму мутную душонку Хико, сейчас так судорожно выдыхающего с негромким сипом в голосе:
- Я вернусь к десяти. - будто знал, что вот-вот, озаренный видением, а возможно хулиганским гудком автомобиля, в совершенно незнакомый для Яно мир выйдет и его снежный друг, даже принц. Нет, брюнет не пресмыкался перед знакомым, но все равно порой, даже украдкой, со смеющимся смайлом кидал на уин: "Шевели булками жарить булки, Ваше Высочество", и не боялся, что это чудо в перьях обидится. Предаваясь немного странным воспоминаниям, от которых ностальгией веяло и теплом, не резким, похожим на магнитные волны, японец не мог решиться первым шагнуть к подъезду, и мялся, топтался на месте, забавно так, шаркая кожаными удобными кроссовками по асфальту. Конечно, смятение отражалось полностью на мягких чертах лица, но глаза... Эти черные миндалевидные "зеркалами" были настоящими, и отражали те сплошную решимость, какой не было даже у мальчишки, который подбирался не так далеко к отцовской, видимо, машине. Яно видел в его руках ключи, и наблюдал уже с большим любопытством. Это было для юноши чем-то вроде короткой передачи по телевизору, разумеется, в 3D. «Любимейший вид молодежи, и даже денег не нужно!» – Акихико ликовал внутри себя, как маленький, пока знакомый, не искаженный телефонной линией, голос, не заставил обратить внимание на себя, будто капризная преподавательница анатомии. Когда обернулся, как в замедленной съемке видел вежливый поклон блондина, дивно красивого. Подавив настойчивое желание ахнуть, отвешивая ответный полупоклон.
- Рёске… - Аки сам ощущал неловкость своего положения, но не собирался сдавать позиции только от того, что разговаривал с другом в той самой, ощущаемой реальности, когда и ветер волосы треплет не картинно, а поднимая их на дыбы. – я не мог не приехать. – выдох получился снова рваным, а пальцы, ломкие и длинные, сжали протянутую ладонь. «Теплый…» - отметил про себя Яно, но тут же отмел мысль с фэйспалмом в воображении. – «Не с мертвецом же разговариваю». Выпуская конечность, отметил, что отец укатил и прогулка будет долгой и пешей. По иронии судьбы забыв про надобность траура, Хико вспомнил о нем только тогда, когда коснулся, совершенно случайно, траурной ленты. Положение спасало только то, что одежда все равно была черной, так брюнет привык одеваться благодаря форме и костюмам.